ко времени революционного слома в россии на её просторах существовали различные виды национализмов. среди них были как национализм, который потенциально мог охватить просторы всей империи, так и национализмы малых экнокультурных групп. стоит отметить, что среди таких малых национализмов лишь два, по мнению российского исследователя в.а. тишкова, могли претендовать на то, чтобы их можно было назвать полноценными национализмами. это были финский и польский национализмы [14]. что касается остальных проявлений национализмов, то тишков вполне закономерно указывает, что «“национальные движения” в империи романовых были маргинальной формой культурных и социально-политических манифестаций, крайне редко облекаемых в риторику национализма, а тем более в его сепаратистской форме» [15, с. 34]. к таким манифестациям следует отнести и . тем не менее, по сложившейся привычке эту активность продолжают называть национальное движение, хотя основного признака движения – массовости в версии национализма не было в принципе, поэтому активность всё же более корректно называть национализмом.
к революционным потрясениям 1917 г. национализм подошёл с достаточно интересным багажом. после того, как фронт первой мировой войны стабилизировался, территория, на которую претендовал национализм, оказалось разрезанной линией фронта на две части. большая часть оставалась под контролем россии, меньшая была оккупирована немцами. нужно сразу оговориться, что территория, на контроль над которой претендовал национализм, была шире той, на которой в советскую эпоху началось нациестроительство, что характерно для любого национализма в любой период.
оказавшиеся по разные стороны фронта активисты выбрали для себя разные модели поведения. те, кто остался на неоккупированной части страны, занимались в основном культурной работой. однако свою деятельность деятели резко сократили в силу разных причин. часть из активистов была призвана в армию, некоторые отправились туда добровольно. ещё часть отправилась в эвакуацию вглубь россии, некоторые остались в прифронтовом минске и других городах. нужно сказать, что вплоть до весны 1917 г. работа на неоккупированной части империи была практически незаметна.те, кто остался на оккупированной территории, повели себя по-другому. пользуясь антироссийской политикой немцев на оккупированных территориях, они попытались конкурировать с иными национальными проектами, претендовавшими на территорию или её часть. в первую очередь националисты столкнулись с польскими претензиями. немцы, хотя и склонялись к большей поддержке более заметного и сформированного польского движения, всё же не упускали из виду и относительно слабые проявления иных активностей – украинской, литовской, . в частности, про активистов некто фон бекерат писал командующему войсками на оккупированной территории: «белорусы не высказывали никогда желания к государственной самостоятельности… некоторые стремления сепаратистские, которые развивают несколько археологов и в вильни, нужно причислить к местным делам, не имеющих политического значения». оставшиеся под оккупацией активисты получили возможность вести свою пропаганду и развивать иные виды активности. однако полное отсутствие поддержки среди населения, в первую очередь финансовой, к тому, что именно оккупационные власти открыли в 1916 г. учительскую семинарию а также организовали вооружённые формирования, оказавшиеся, кстати, полностью небоеспособными необходимо отметить, что ещё в самом начале первой мировой войны националистическая пресса достаточно прозрачно указала на своё отношение к текущим событиям. ей было всё равно, кто победит в войне. в частности, в первые дни войны газета «наша нива» написала: «чем бы война не кончилась, сколько бы люде не взяла себе в жертву, народы останутся». чуть позже эта мысль была развита в «мемории», которая специально готовилась к конференции народов в лозанне в 1916 г. помимо упоминания о том, что белорусы в россии от полного отсутствия прав, там было сказано: «какой бы не был конец войны, народы европейские нам утвердить в белоруссии все политические и культурные права».
